И снится чудный сон Татьяне. Пушкин - тонкий психолог, прекрасно понимающий душу человека. Его роман «Евгений Онегин» является достоверной картиной русской жизни начала XIX века. Включая в повествование сон героини, автор помогает читателю понять образ Татьяны Лариной и обстановку, в которой жили и воспитывались провинциальные барышни, подобные ей. Татьяна читает иностранные романы, русских тогда ещё не создали, но снятся ей русские, даже простонародные сны. Её вещий сон , пронизанный фольклорными образами и символами, вероятно, вызван тоской героини по несбыточному счастью. Татьяна одержима мыслью о Евгении, его холодность страшит героиню, отсюда и тревожный, полный страшных предчувствий сон. Любя, Татьяна и во сне видит, будто бы она идёт по снеговой поляне, печальной мглой окружена… Сон героини очень логичен и последователен, встречающиеся трудности в виде незамерзающего ручья, длинного пути в сугробах ей помогает преодолеть «лакей косматый». Тать замирает от ужаса, когда её подхватывает медведь, но в страхе ощущается блаженство:
«Упала в снег; медведь проворно
Её хватает и несёт;
Она бесчувственно покорна
Не шевельнётся, не дохнёт.
Увидев Онегина «предводителем» страшной шайки, Татьяна пытается успокоиться, но драматизм ситуации сохраняется:
«Сидят чудовища кругом:
Другой с петуший головой,
Тут остов чопорныи и гордый,
Там карла с хвостиком,
А вот полужуравль и полукот.
Ну чем ни нянюшкина сказка, но та обычно заканчивалась благополучно. Здесь же читатель ждёт трагической развязки, и она незамедлительно наступает. Сон Татьяны повествует о трагедии. Онегин выступает «злодеем», убивающим «дружбу» Ленского:
«Спор громче, громче;
Вдруг Евгений
Хватает длинный нож,
И вмиг повержен Ленский…»
Неподдельный ужас пробуждает Татьяну, теперь она старается осознать увиденное, так как верит в предзнаменованье. Татьяна верила преданиям простонародной старины, и снам, и карточным гаданьям, и предсказаниям луны. Сон героини, достоверно и подробно рассказанный автором, настраивает читателя на то, что дальше последуют предсказанные события, поэтому «странное» поведение Онегина на бале Лариных, его ухаживания за Ольгой - логическая цепь, за которой последует катастрофа - дуэль недавних приятелей. Но сон имеет и второе толкование, его символы сулят Татьяне свадьбу, правда не с любимым. Медведь - это её будущий муж, генерал. Переход через ручей по мосткам сулит и свадьбу, и похороны. Недаром Татьяна слышит шум, как «на больших похоронах». Сон, введённый в ткань романа, многое объясняет читателям, ждущим дальнейшего развития событий. И логичным предстаёт концовка произведения, когда вновь появляется Татьяна, уже светская замужняя дама, но такая же несчастная, как прежде счастье было так возможно, так близко!..
«Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить…
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна».
Это её судьба, против которой героиня не пойдёт, сохраняя покорность, выпавшую на её долю. Она останется верна долгу, в этом её суть.
В имени и фамилии «Евгений Онегин» Пушкин зашифровал трагическое состояние мужского духа, выраженное в двух словах, собственно, ключ к пониманию всего, чтó происходит в мужской душе, лишённой любви к женщине. Пушкин даёт понять, что Евгений Онегин ― это пародия на мужчину , не более. С Татьяной у Онегина был шанс стать мужчиной ― «счастье было так возможно, так близко…» Вопрос ― почему Татьяна выбрала пародию на мужчину? Ответ есть, стоит лишь внимательно прочесть роман. Все мужчины, попадающие в поле зрения женщины, так или иначе примеряются к её внутреннему «идеалу» (возможно, он есть детское впечатление или «наследство» прошлой жизни, не в этом суть). Печально, когда этот идеал накладывается на религиозную, книжную (в случае Татьяны) или телевизионную пародию. Тогда мужчина из плоти и крови может быть не узнан, а дорогу к нему заслонит пародия в образе святого или смазливого певца.
Посетив брошенное Онегиным (после убийства им Ленского) поместье, осмотрев его кабинет, увидев отчёркнутые его ногтем пометки в книгах, которые читал, Татьяна прозревает и видит то, чтó представляет собой её возлюбленный, поклоняющийся Наполеону в виде статуэтки на столе:
«Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?»
Не мужчина, способный открыть в девочке Женщину, а так ― пустышка… Но если бы всё было так безобидно… Ан нет.
Сочувствуя пушкинской героине, невольно задашься вопросом: почему Пушкин дал герою её романа «озерную» фамилию? И ещё: почему Лермонтов своим Печориным довёл пушкинский посыл до предела, до некой крайности ― ведь, хотя так и называется река, но «печера» ― это пещера, печь (в смысле «печёт», «пекло») ― т. е., г-н Печорин допекает женщин буквально дóсмерти. Но вернёмся к его прототипу ― Онегину. Если сгруппировать звуки букв фамилии в порядке их возрастания, а потом как одинокие, так и совпавшие (по количеству) буквы расставить второй раз, уже в алфавитном порядке (за исключением «И» краткой как промежуточного варианта между гласным и согласным звуками; при этом звук Й как бы отрубает от первого второе слово), то итоге получается: ВОЙ ГИЕН. Гиены воют, будто смеются. И можно прочесть это как ХОХОТ ГИЕН. Стало быть, главный герой романа не кто иной, как хохочущая гиена? В самом загадочном месте романа ― «Сне Татьяны» ― именно на хохоте членов шайки Пушкиным сделан упор не однажды. ВОЙ ГИЕН ― это и есть ключ шифра к сну Татьяны, закодированному в образах, а, возможно, СОН ТАТЬЯНЫ ЛАРИНОЙ вообще является сердцевиной всего романа.
Обращает на себя внимание также эпиграф, взятый к 5 главе романа Пушкиным у Жуковского : «О, не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана!»
Стало быть, Татьяне Лариной ― с говорящим именем и более чем говорящей фамилией (ТОЙ, НА КОМ ДЕРЖИТСЯ ВЕСЬ РОД) ― грозит беда, над девушкой вот-вот совершится неведомый ей обряд , инициируемый гиеноподобным мужчиной (недаром сон так и пронизан «нехорошими» образами и архетипами с сексуальной начинкой в том числе).
«…Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть;
Но стало страшно вдруг Татьяне…
И я ― при мысли о Светлане
Мне стало страшно ― так и быть…
С Татьяной нам не ворожить.
Татьяна поясок шелкóвый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьётся Лель,
А под подушкою пухóвой
Девичье зеркало лежит.
Утихло всё. Татьяна спит.
И снится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идёт по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, тёмный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жордочки, склеёны льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток:
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.
Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился,
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла ― и что ж? медведь за ней!
Она, взглянуть назад не смея,
Поспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный;
Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берёз и лип нагих
Сияет луч светил ночных;
Дороги нет; кусты, стремнины
Метелью все занесены,
Глубоко в снег погружены.
Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук её за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край поднять стыдится;
Она бежит, он всё вослед:
И сил уже бежать ей нет.
Упала в снег; медведь проворно
Её хватает и несёт;
Она бесчувственно покорна,
Не шевельнется, не дохнёт;
Он мчит её лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом всё глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесён,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик, и шум;
Медведь промолвил: здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!
И в сени прямо он идёт,
И на порог её кладет.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щёлку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу журавль и полу кот.
Ещё страшней, ещё чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет:
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
Он знак подаст: и все хлопочут;
Он пьёт: все пьют и все кричат;
Он засмеется: все хохочут;
Нахмурит брови: все молчат;
Он там хозяин, это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И любопытная теперь
Немного растворила дверь…
Вдруг ветер дунул, загашая
Огонь светильников ночных;
Смутилась шайка домовых;
Онегин, взорами сверкая,
Из-за стола гремя встаёт;
Все встали; он к дверям идёт.
И страшно ей; и торопливо
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак; нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать:
Не может; дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений
Явилась дева; ярый смех
Раздался дико; очи всех,
Копыта, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Всё указует на неё,
И все кричат: моё! моё!
Моё! ― сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Младая дева с ним сам друг;
Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Её на шаткую скамью
И клонит голову свою
К ней на плечо; вдруг Ольга входит,
За нею Ленской; свет блеснул;
Онегин руку замахнул,
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленской; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался… хижина шатнулась…
И Таня в ужасе проснулась…
Глядит, уж в комнате светло;
В окне сквозь мёрзлое стекло
Зари багряный луч играет;
Дверь отворилась. Ольга к ней,
Авроры северной алей
И легче ласточки, влетает;
«Ну, ― говорит, ― скажи ж ты мне,
Кого ты видела во сне?»
Но та, сестры не замечая,
В постели с книгою лежит,
За листом лист перебирая,
И ничего не говорит.
Хоть не являла книга эта
Ни сладких вымыслов поэта,
Ни мудрых истин, ни картин;
Но ни Виргилий, ни Расин,
Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека,
Ни даже Дамских Мод Журнал
Так никого не занимал:
То был, друзья, Мартын Задека,
Глава халдейских мудрецов,
Гадатель, толкователь снов.
Сиё глубокое творенье
Завёз кочующий купец
Однажды к ним в уединенье
И для Татьяны наконец
Его с разрозненной Мальвиной
Он уступил за три с полтиной,
В придачу взяв ещё за них
Собранье басен площадных,
Грамматику, две Петриады,
Да Мармонтеля третий том.
Мартин Задека стал потом
Любимец Тани… Он отрады
Во всех печалях ей дарит
И безотлучно с нею спит.
Её тревожит сновиденье.
Не зная, как его понять,
Мечтанья страшного значенье
Татьяна хочет отыскать.
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Ёж, мрак, мосток, медведь, метель
И прочая. Её сомнений
Мартын Задека не решит;
Но сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том…»
Из всех снов русской литературы, включая и четыре сна Веры Павловны, и сны Анны Карениной, и «сон смешного человека», и «сон Попова», сон Татьяны Лариной, пожалуй, самый известный. Гершензон сказал о нём замечательно:
«Весь Евгений Онегин ― как ряд открытых светлых комнат, по которым мы свободно ходим и разглядываем всё, что в них есть. Но вот в самой середине здания ― тайник; дверь заперта, мы смотрим в окно ― внутри все загадочные вещи; это «сон Татьяны»… Пушкин спрятал здесь самое ценное, что есть в доме, или, по крайней мере, самое заповедное… Сон Татьяны несомненно зашифрован в образах; чтобы прочитать его, надо найти ключ шифра».
Так что этот пророческий сон значит для романа, для Татьяны, для Пушкина -автора, как сон меняет течение романа, как он преображает Татьяну.
Cон предвещает события «дальнего» и «ближнего» будущего в романе. Параллели между «сном» и «явью» ― многочисленны, а некоторые ― очевидны. Прежде всего, предсказаны ссора между Онегиным и Ленским и убийство Ленского. Наяву Ленский погибает на дуэли через два дня после сна. Предсказано замужество Татьяны. Ещё знаменитый русский филолог Потебня трактовал переправу через незамерзающий ручей во сне как представление брака, традиционное в русской свадебной символике . Татьяна во сне «… от косматого лакея не может убежать никак… Она бесчувственно-покорна, не шевельнётся, не дохнёт». В финале романа: «Но я другому отдана; Я буду век ему верна». При всём различии ― общность мотива: невозможность что-либо изменить.
Татьяна во сне слышит, что «… медведь промолвил: ʺЗдесь мой кум. Погрейся у него немножкоʺ». Медведь оставляет её на пороге шалаша, где хозяин ― Онегин. В «яви», в восьмой главе, муж Татьяны, князь и генерал, «подходит к своей жене и ей подводит родню и друга своего», Онегина. По-видимому, этих соответствий достаточно, чтобы отождествить медведя из сна с будущим мужем Татьяны.
Татьяна сначала незаметна чудищам, собравшимся в шалаше, потом же все монстры притязают на неё («Явилась дева… Всё указует на неё и все кричат: ʺмоё! моё!ʺ»). В седьмой главе московское общество сначала не обращает внимания на провинциальную Татьяну. В восьмой же главе она ― центр всеобщего внимания, интереса и восхищения.
Итак, сон предвещает Tатьяне два «будущих»: сначала «дальнее», в котором она выходит замуж, затем ― накануне её пробуждения ― «ближнее», в котором Онегин убивает Ленского. Пророчества сна ― это очевидность, мимо пророчеств пройти нельзя, они должны быть осмыслены в первую очередь. Понять таинственный сон ― найти ключ к грядущему. Так люди думали в течение тысячелетий, да и сейчас это никуда не ушло. «Чудные сны» ― неотъемлемая часть пушкинской реальности, уходящей корнями и в русский фольклор (страхи и чудеса), и в европейский романтизм (сны и призраки), и в хорошо известное личное суеверие поэта (его талисманы, его зайцы, перебегающие дорогу). «Сны» и «видения» у Пушкина могут быть: 1) действительно «вещими», как cон Татьяны, сон Руслана в «Руслане и Людмиле», «проклятый сон» Григория Отрепьева в «Борисе Годунове», сон Марии Гавриловны в «Метели», сон Петруши Гринёва в «Капитанской дочке»; или 2) «ложными», как видение Германна в «Пиковой даме». Но всегда сны и видения исключительно важны для понимания движения сюжета и образов , всегда они «предвещают» и нуждаются в расшифровке. Сделаем её попунктно.
- В сне Татьяны пророчество ― для кого?
На первый взгляд, ни для кого. Мы сталкиваемся с парадоксом: Татьяна не разгадывает сон и быстро забывает о нём. Более того, «чудный сон» не упоминается далее нигде, ни Татьяной, ни Пушкиным . Это удивительно. Как известно, обряд состоял в том, что, выполнив в ночь перед Рождеством определённые магические действия, девушка должна была увидеть во сне лицо своего суженого и (или) узнать его имя. Сон запоминался надолго, если не на всю жизнь; девушка придавала ему огромное значение. А что Татьяна? По пробуждении она, действительно, пытается разгадать сон, лихорадочно листая самый популярный в России «Сонник» Мартына (Мартина) Задеки. Но бесполезно…
Но вот следующая глава, следующий день. Ленский утверждается в решении стреляться с Онегиным:
«Когда б он знал, какая рана
Моей Татьяны сердце жгла!
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Заспорят о могильной сени;
Ах, может быть, её любовь
Друзей соединила б вновь!
Но этой страсти и случайно
Ещё никто не открывал.
Онегин обо всём молчал;
Татьяна изнывала тайно;
Одна бы няня знать могла,
Да недогадлива была.»
Таким образом, уже на следующий день Татьяна не может воспринять трагический смысл сна. Да что говорить, даже после дуэли (не «дней несколько», а всего лишь два дня после cна!) Татьяна не вспоминает, что смерть Ленского ей уже снилась. Как же так? Ведь Татьяна ― человек исключительной чувствительности, ведь Ленский, жених Ольги, занимает в их семье особое место. Пока понятно лишь одно. Татьяна чрезвычайно быстро забыла «чудный сон» или не придала ему никакого значения. (Как и няня, она оказалась недогадлива).
Более того, под напором потока событий сон стирается из памяти читателя, как бы выпадая из «реальности» романа. Хотя он и «чудный», о нём никогда более не вспоминается. Ни Татьяна, ни поэт не возвращаются к нему и к его значению, как будто и не было никаких пророчеств.
- Магический кристалл
Спрашивается, для чего же вообще нужен сон Татьяны, какую он играет роль в романе, если все о нём забыли? На этот счёт есть современная гипотеза о магическом кристалле , подсказанная самим Пушкиным .
«Промчалось много, много дней
С тех пор, как юная Татьяна
И с ней Онегин в смутном сне
Явилися впервые мне ―
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Ещё не ясно различал.»
Это предпоследняя строфа романа. «Смутный сон»… «Магический кристалл»…
Что есть «магический кристалл»? В широком иносказательном смысле ― это воображение поэта. Но Пушкин , несомненно, знал и конкретный смысл этого термина. Словарь языка Пушкина определяет его как «Шар из прозрачного стекла, употреблявшийся при гаданье». «Magic crystal», хрустальный шар специальной конструкции, был изобретен Джоном Ди (John Dee, 1527―1608), английским математиком и астрологом елизаветинского периода, прототипом шекспировского мага Просперo. Джон Ди предсказывал будущее, толкуя образы, увиденные им в этом шаре. Не всякий мог увидеть и понять образы магического кристалла. Джон Ди считал свои способности недостаточными и работал с медиумом Келли, дар которого он высоко ценил. Медиумы видели образы и транслировали свои видения, но и забывали их исключительно быстро: иначе бы они утратили свою способность «видеть».
Современная американская энциклопедия Collier’s утверждает: «Even today… the transparent sphere of the fortuneteller is a crystal ball», т. е. «магический кристалл». Так в чём же заключается гипотеза?
Святки. Поздний вечер.
«Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит.
Он чудно вылитым узором
Ей что-то чудное гласит…»
«Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит
На месяц зеркало наводит…»
«Татьяна поясок шелкóвый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьётся Лель,
А под подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит».
Восковые узоры, отражающие поверхности, зеркала, много зеркал. И главное из них ― сон-зеркало , поставленное между «Реальностью» и «Далью» романа и позволяющее увидеть будущее: смерть Ленского от руки Онегина (глава шестая) и замужество Татьяны (главы седьмая и восьмая). «Сон» отражает будущее по законам зеркального отражения: во сне «ближнее» будущее оказывается «ближе» к пробуждению, совсем недалеко от которого (2 дня) отстоит трагедия ― убийство на дуэли.
Так Пушкин создаёт свой «магический кристалл», таинственную комбинацию отражений, и с медиумом-Татьяной проникает в «даль романа».
Конструировалось ли это заранее и сознательно? По-видимому, нет. Роман рос как дерево. Главы публиковались постепенно. Варианты развязки менялись. Работая над последними главами, Пушкин в письме Вяземскому искренно удивлялся замужеству Татьяны: «Вообрази, какую штуку выкинула со мной Татьяна: замуж вышла». Но «муж»-медведь, родственник Онегина, присутствует уже в пятой главе.
Татьяна ― не просто гадающая девственница. Она ― одна из ипостасей пушкинской Музы, явившейся ему «барышней уездной, с печальной думою в очах, с французской книжкою в руках». Пушкин любит Татьяну настолько, что, отождествляя ее с Музой, доверяет ей, сну Музы, самое дорогое ― свободу творчества, свободу своего романа. По гипотезе, это ― один из смыслов сна. Есть и другие.
- Преображение Татьяны
Татьяна видит во сне себя. Она ― во власти быстро меняющихся переживаний. Сон разделён на две части, одна из которых связана с медведем, другая ― с Онегиным в шалаше.
Как начинается сон Татьяны?
«Ей снится, будто бы она
Идёт по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, тёмный и седой
Поток, не скованный зимой…»
Символика пространства ― белизна-чистота, поляна-пустота ― говорят о девственности, нейтральности состояния героини, окружённой мглой-незнанием или, скорее, мглой-безнадёжностью в её печальном одиночестве. Это состояние во сне соответствует настроению Татьяны в период после дуэли Онегина с Ленским и перед принятием решения ехать в Москву. Пространство, в котором движется Татьяна, гомогенно и не определено, в нём нет ни структуры, ни направления. Только ручей придаёт этому пространству смысл. Во сне Татьяна ропщет на ручей «как на досадную разлуку». Если переход через ручей ― замужество, то разлука, на которую ропщет Татьяна ― это расставание с родными местами, с которыми Татьяна начинает прощаться задолго до отъезда в Москву.
Она перебирается на другую сторону реки, опираясь на медведя, но потом стремительно убегает от него. Так бегут от смертельной опасности.
«То длинный сук её за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край поднять стыдится…»
Татьяна бежит. Её царапают и чуть не душат ветки деревьев. Из её ушей с силой вырываются серьги. Как же надо бежать, чтобы серьги из ушей вырывались! Она бежит босиком, по колено в снегу; длинное платье мешает ей, но ей стыдно его приподнять, будто медведь ― мужчина, который может быть соблазнён видом обнажённой женской ноги. Можно ли считать этот бег намёком на жизнь Татьяны после свадьбы? С натяжкой ― да. Не исключено, что потери Татьяны во время бега в лесу символически соответствуют потерям девушки, переселённой из свободы девичества на лоне природы в мир условностей света. Заметим, что Татьяна выезжает на светский раут в столицу зимой. Она боится
«На суд взыскательному свету
Представить ясные черты
Провинциальной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад речей;
Московских франтов и цирцей
Привлечь насмешливые взгляды!..
О, страх! нет, лучше и верней
В глуши лесов остаться ей».
Страхи Татьяны здесь сопряжены прежде всего с её внешностью. В лесу она теряет серьги, башмачок, платок. Они не помогают, а мешают в жизненном беге, её платье не соответствует окружающей её среде. Оно слишком длинно и неудобно.
Наконец, Татьяна успокаивается, «бесчувственно-покорна», в лапах медведя. C ним всё связано так или иначе. Медведь ― помощник. От медведя Татьяна бежит, страшась его. Наконец, в его объятиях она «не шевельнётся, не дохнёт». Он кладет её как ребёнка на порог шалаша, в котором находится «кум»-Онегин. Череда переживаний Татьяны в этой части сна представляется как:
1) активность = решимость (переход через ручей);
2) страх (бегство от медведя);
3) пассивность = покорность в объятиях медведя.
Когда Татьяна приходит в себя в сенях шалаша, любопытство превозмогает страх: «глядит она тихонько в щелку». Любопытство вообще свойственно Татьяне. Традиционно, со ссылкой на то, что «куклы даже в эти годы Татьяна в руки не брала», её детство представляется не детским, будто она всю жизнь так и сидела у окна и читала французские книжки. Пушкин , конечно, стремился отметить непохожесть своей героини на других девочек её возраста: её независимое мышление, воображение, любовь к чтению. Но то, что вместо кукол Татьяну интересуют «страшные рассказы» отнюдь не означает, что она не была ребёнком. Хорошо известно, в какой степени всё ужасное и таинственное привлекает и завораживает детей. Любопытство влечёт Татьяну всегда на грань, и она её иногда переходит, оказываясь в ситуации, либо опасной, либо не вполне приличной для девицы. Она пишет Онегину, она входит в его дом. Можно провести параллель между заглядыванием в шалаш и посещением дома Онегина. Её приближение к усадьбе напоминает блуждания по белоснежной поляне во сне. Татьяна забредает туда случайно и случайно же заглядывает в душу героя, читая его пометки на книгах. В одном из ранних вариантов романа она даже читает дневник Онегина. Детскость и наивность Татьяны до приезда в Петербург подчёркиваются и поэтом, и Онегиным. В восьмой главе, вспоминая прошлое, и Татьяна говорит о себе как о ребёнке.
В шалаше Татьяна видит чудовищ и их предводителя Онегина. Именно по причине своего несдержанного детского любопытства она привлекает их внимание. Чудовища ужасают Татьяну. Она успокаивается в объятиях Онегина, демона-хозяина, отгоняющего «шайку домовых».
Итак, цепочка переживаний Татьяны во второй части сна:
1) активность = любопытство у двери;
2) страх перед чудовищами;
3) пассивность = чувственная покорность в объятиях Онегина.
Очевидно подобие этой цепочки той, которая обнаружилась в первой части сна. Несколько изменились оттенки: решимость стала любопытством, покорность ― чувственностью. Но, в сущности, цепочка одна и та же: активность → страх → пассивность.
- Связь чувств и времён
Сон ― это путешествие Татьяны во времени, сначала ― в «дальнем» будущем с «мужем-медведем», потом ― в «ближнем», где и происходит ссора Онегина и Ленским. Наконец, она возвращается в «явь» ― просыпается. Проанализировав динамику переживаний Татьяны во сне, можно прийти к выводу, что путешествие во времени и смена чувств связаны общей логикой: явь (Крещенский вечер), сон («Дальнее будущее», «Ближнее будущее»), явь (утро).
Здесь прослеживаются закономерности. «Сон» ― это цикл: «Явь» ― «Далёкое будущее» ― «Близкое будущее» ― «Явь». Активность (решимость ли, любопытство ли) ― необходимое условие для входа в будущее. Чтобы что-то произошло, чтобы будущее было отличным от настоящего, нужно проявить активность и привнести какие-то изменения. «Сон» проявляет то, что Татьяна решительна, что она ― созидатель своей судьбы.
Пребывание в будущем сопряжено со страхами (ужас перед медведем, перед чудовищами). За страхом следует пассивность (покорность в объятиях медведя или Онегина). Как только героиня успокаивается, покорствует, происходит нечто внезапное («вдруг»), и бытие вокруг меняется. «Вдруг» ― это ответ на пассивность. «Вдруг… шалаш убогий», на порог которого медведь кладёт Татьяну. Или «вдруг Ольга входит, за нею Ленский… повержен Ленский».
И далее Татьяна как бы выпроваживается из того времени, в котором она пребывает. Она сходит по лестнице времён: с «дальнего» будущего ― на порог «ближнего», а затем ― из «ближнего» будущего в настоящее, в «явь».
Таким образом, активность (решимость, любопытство) вознаграждается: открывается доступ в будущее. А вот пассивность наказуема. Пассивность предшествует «изгнанию» из того времени, в котором она пребывает; за пассивностью немедленно следует «спуск» на ступеньку ниже, на «порог» иного, более «низкого» времени, и, наконец, возврат в настоящее ― пробуждение.
Такова удивительная логика «Сна Татьяны». Это путешествие в пространстве «чувств и времён», где чувства ― двигатели. Цикл эмоций движет череду событий и цикл времён.
- Болезнь любви
Влюблённость Татьяны описана Пушкиным как тяжёлая болезнь с подробным перечислением симптомов. Вот Татьяна гуляет по саду, гонима «тоской любви»:
«И вдруг недвижны очи клонит,
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в очах…
Вот она над письмом к Онегину:
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ея руке;
Облатка розовая сохнет
На воспалённом языке».
Ожидая Онегина, «она дрожит и жаром пышет». А вот после свидания:
«Татьяна бедная горит;
Её постель и сон бежит;
Здоровье, жизни цвет и сладость,
Улыбка, девственный покой.
Пропало всё, что звук пустой».
«Увы, Татьяна увядает,
Бледнеет, гаснет и молчит!
Ничто её не занимает,
Её души не шевелит».
Вот Татьяна на своих именинах, сидя против Онегина:
«И, утренней луны бледней
И трепетней гонимой лани,
Она томительных очей
Не подымает; пышет бурно
В ней страшный жар; ей душно, дурно;
Она приветствий двух друзей
Не слышит, слёзы из очей
Хотят уж капать; уж готова
Бедняжка в обморок упасть…»
Бледность и жар! Частичная потеря слуха! Но ― шутки в сторону! ― это настоящая болезнь, а не «забавы старых обезьян» восемнадцатого века.
- «Яд желаний»
Появление и проявление чувственности (страсти, «желанья») ― знак особой фазы «любовной болезни». Татьяна растёт среди русской природы, западных романов и народных обычаев. Она готовит себя к любви. Пушкин иронически-ласково описывает её книжное образование, его односторонность и искусственность. Романы, которые читает Татьяна, воспитывают чувства и моральные качества. Поведение облагораживается, восприятие становится тонким, развивается воображение. Из романов же Татьяна черпает знание о желаниях.
«Ты пьёшь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Приюты счастливых свиданий;
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой».
Но это всё ещё желания, а не желанье-страсть, «угрюмый, тусклый огнь желанья».
Влюблённость Татьяны описана Пушкиным в богатых чувственных терминах, но это знание и восприятие поэта, а не героини. Татьяна ― предмет желания самого поэта. Он смотрит на неё восхищёнными глазами: «К плечу головушкой склонилась./ Сорочка лёгкая спустилась/ С её прелестного плеча…» ― и следит, как пробуждается её чувственность. Но Татьяне невдомёк, что существует «желанье», не вышколенное культурой. Лишь во сне Татьяна узнаёт, что значит быть предметом сладострастного вожделения. Лишь после сна она выскажет своё желанье явно.
«Погибну, ― Таня говорит, ―
Но гибель от него любезна,
Я не ропщу: зачем роптать?
Не может он мне счастья дать».
- «Дом в лесу» и преображение
Когда говорят о «преображении» Татьяны, обычно имеют в виду её преображение в восьмой главе. Скромная деревенская девочка стала неприступной богиней. Но здесь ― о другом, не внешнем, а внутреннем, душевном преображении от романтической чувствительности «желаний» к чувственности и, наконец, к решимости «погибнуть», т. е. безоглядно уступить влечению. Это преображение происходит в «Сне» и оно вызвано исключительно важным событием. Но что же это за событие? И как оно инициировало преображение? То, чтó происходит в «шалаше убогом» ― ключевой и самый загадочный момент сна, «тайник в тайнике». Вокруг Татьяны ― чудовища. Кто они?
По Лотману , весь эпизод в шалаше основан на русской фольклорной традиции, сочетающей свадебные образы «с представлением об изнаночном, вывернутом дьявольском мире». Тут не свадебные гости сидят по скамейкам, а лесная нечисть.
Не жених, а Хозяин, главарь шайки. К тому же, «свадьба ― это одновременно и похороны». Действительно, в шалаше «крик и звон стаканов как на больших похоронах». С другой стороны, комментируя рисунки чудовищ, которые сделал сам Пушкин (череп, мельница), Лотман замечает, что такие образы имеют западноевропейское происхождение, не относятся к русской фольклорной традиции, не поддерживаются «русской иконографией и фольклорными русскими текстами».
В «Снах Пушкина» Гершензон даёт примечанием «любопытное сообщение» Боцяновского о том, что облики чудовищ заимствованы Пушкиным частью из русской лубочной картины конца XVIII века «Бесы искушают св. Антония», частью из картины Иеронима Босха «Искушение св. Антония».
Кого же понимать под этими монстрами? Гостей на завтрашних именинах, где Онегин чертит «в душе своей» их карикатуры? Действительно, среди них есть «уездный франтик Петушков», который ассоциируется с чудищем «с петушьей головой». А, может быть, это Московское светское общество, которое сперва не заметило Татьяну, а потом сделало её центром внимания и предметом восхищения? Набоков указывает на параллель между разгулом, царящим в шалаше, именинами Татьяны и балом, на который прибывает Онегин в восьмой главе. Однако он относит эту закономерность не к содержанию сна, а просто к беглой, стремительной пушкинской технике: так поэт изображает суматоху сборища. Может, это знаменитый «Арзамас» с его символикой? Разбойники во главе с Онегиным-Дубровским? Или это «тайное общество», декабристское или около-декабристское, возглавляемое Онегиным-Чаадаевым; именно с ним отождествлял Онегина пушкиновед Ю. Оксман . А, может быть, это духи книг из онегинской библиотеки, сидя в которой после отъезда Онегина, Татьяна пытается постичь его душу?
Из всех возможных интерпретаций этой сцены, лотмановская «свадебно-похоронная», опирающаяся на русский фольклор, представляется наиболее доказательной, но не единственно возможной. По-видимому, Лотман -комментатор Онегина не ставил своей задачей понять влияние эпизода в шалаше (и сна в целом) на эволюцию образа Татьяны. Далее мы постараемся развить свою фольклорную версию, в чём-то пересекающуюся с лотмановской, а в чём-то отличную от неё.
Ключевой символ этой трактовки ― «дом в лесу», позаимствованный из классической книги В. Проппа «Исторические корни волшебной сказки». «Большой дом», иначе «мужской дом», ― особый институт, присущий родовому строю. Большой дом является центром сборищ союза посвящённых мужчин. «Братство имеет свою примитивную организацию, оно выбирает старшего». Как и чудовища в шалаше, «лесные братья» в сказке имеют животный облик, «посвящённые и живущие в мужских или лесных домах часто мыслились и маскировались животными».
Символ «дом в лесу» подразделяется на две категории: «большой дом» и «маленькая избушка» и является органической частью обряда посвящения, сохранённого народной сказкой. «Большой дом» выполняет следующую функцию в обряде посвящения: в известных случаях часть мужского населения, а именно юноши, начиная с момента половой зрелости и до вступления в брак, уже не живут в семьях своих родителей, а переходят жить в большие, специально построенные дома. Здесь совершаются пляски, церемонии, иногда хранятся маски и другие святыни племени. Иногда на одной площадке имеются два дома: один маленький (в нём производится обрезание) и один большой. Женатые в нём обычно не живут. Посвящение иногда производилось в лесном шалаше или в избушке, после чего посвящаемый или возвращался в семью, или оставался жить тут же, или переходил в большой мужской дом.
Но что же такое посвящение, иначе говоря, «инициация» (от лат. initiatio ― совершение таинств, посвящение)? Это «распространённая в родовом обществе система обычаев, связанных с переводом юношей и девушек в возрастной класс взрослых мужчин и женщин». Пропп утверждает, что хотя женщины не допускались к обряду посвящения мужчин, в «мужском доме» они всегда были: «мужской дом запрещён женщинам в целом, но этот запрет не имеет обратной силы: женщина не запрещена в мужском доме. Это значит: в мужских домах всегда находились женщины (одна или несколько), служившие братьям жёнами. Женщины могли принадлежать всем, могли принадлежать некоторым или одному по их выбору или по выбору одного из братьев. Они представляли временную собственность молодых людей. Женщины пребывают в домах только временно, впоследствии они выходят замуж.
Пропп отмечает, что народная сказка не сохранила различия между большим и малым домами. Представляется, что и в сне Татьяны, так же как и в сказке, шалаш «объединяет» оба эти дома. Татьяна заглянула именно в такой «дом в лесу». Невольно она стала свидетелем какой-то мистерии, и, оказавшись «женщиной в доме», превратилась в объект притязаний для многих. Её защищает «хозяин»-Онегин, отныне она будет принадлежать только ему.
Когда происходит самое страшное и монстры кричат «моё! моё!», протягивая к Татьяне бурлескно-фаллические усы, щупальцы, руки, хоботы и другие конечности, вожделея её, Татьяна узнаёт, что значит быть объектом животного сладострастия. Это смертельно её пугает, и когда Онегин произносит «моё!» спасая её от чудовищ, заклинание из письма «Кто ты: мой Ангел ли хранитель/ Или коварный искуситель» находит ответ и двойное воплощение.
Только теперь Татьяне открывается полное значение этой фразы, по-видимому, позаимствованной из книжки.
Во сне ей открывается оборотная, можно сказать, антиромантическая сторона желания, знание об истинной природе и проявлении желания в реальном, некнижном мире. Это знание помогает ей узнать реальную силу своего собственного желания и в соответствии с этим сделать определённый выбор. Проснувшаяся Татьяна уже не та девушка, что легла в постель с зеркальцем под подушкой. Tолько после сна Татьяна определяет себя как источник желания: «Погибну, <…> но гибель от него любезна». Татьяна преобразилась. Говоря попросту, Татьяна повзрослела. Из одинокой девственной юности она вступает во взрослую жизнь женских переживаний, начинает думать и поступать как женщина. Чувствительность преобразилась в чувственность. Не изменилось одно её свойство ― решительность. Оно присуще Татьяне всегда ― до «Сна» и после.
Конечно, нельзя говорить о буквальном «посвящении» героини в «женщины». Глубинное («хтоническое») знание, закодированное в ужасах сна, подсказывает Татьяне поведение вне рамок традиционного свадебного обряда (сватовства и замужества). В соответствии с древними традициями она может стать временной женой Онегину.
Татьяна Ларина в замужестве
- Гибель и «гибель»
Поэт предостерегал Татьяну и пророчил ей гибель ещё до письма Онегину:
«Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слёзы лью:
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство тёмное зовёшь,
Ты негу жизни узнаёшь…»
Да, «гибель», т. е. безоглядная уступка влечению, близка. Татьяна сама говорит о ней дважды: в письме Онегину, до чудного сна: «Рассудок мой изнемогает и молча гибнуть я должна». И в конце именин ― после сна: «Погибну, ― Таня говорит, ― но гибель от него любезна». Есть разница между «Рассудок мой изнемогает и молча гибнуть я должна» и «Погибну <…> но гибель от него любезна». Первое ― общее место романтической чувствительности, след чтения любимых романов. Второе ― очень смело, полностью осознанно и ни чём не уступает ― по своей определённости ― знаменитому «Но я другому отдана/ Я буду век ему верна».
Татьяна приняла решение уступить влечению, не думая ни о каких последствиях и, главное, осознавая, что счастье невозможно. Известно пушкинское
«Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю…
Всё, всё, что гибелью грозит
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслаждения ―
Бессмертья, может быть, залог».
Последняя строчка бездонно глубока: Розанов писал об этом. Такое упоение свойственно и Татьяне: «Погибну <…> но гибель от него любезна». Pанее, тоже: «Тайну прелесть находила и в самом ужасе она…»
Татьянина решимость «погибнуть» выражена ясно и твёрдо. Но это проходит мимо внимания читателей по двум причинам. Во-первых, традиционно Татьяна воспринимается, прежде всего, как воплощенная «чистота», как образ высокой нравственности. Во-вторых, «гибель» Татьяны не состоялась. Её предотвратило стечение обстоятельств: смерть Ленского на дуэли и отъезд Онегина. Решение «погибнуть» должно было бы потребовать от Татьяны активного действия, которое бы изменило её будущее, но смерть Ленского прерывает ход событий. Происходит вот что: Ленский, полагая, что Онегин ― искуситель Ольги, возмущается:
«Он мыслит: ʺБуду ей спаситель,
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнём и вздохов, и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелёк;
Чтобы двухутренний цветок
Увял ещё полураскрытый».
Возмущение это звучит нелепо и мелодраматично для читателя, потому что читатель знает ― реальной опасности для Ольги нет. Но обвинительные тирады Ленского вторят пушкинской строфе, относящейся к Татьяне: «Ты в руки модного тирана/ Уж отдала судьбу свою» (и т. д.), в которой также фигурирует слово «яд». Парадоксально то, что Ленский спасает честь Татьяны, которая под угрозой (о чём он не знает), пытаясь спасти честь Ольги, которая вне опасности. Реальная гибель Ленского предотвращает возможную «гибель» Татьяны. В следующий раз Татьяна увидит Онегина только после замужества. («Она не будет его видеть; она должна в нём ненавидеть убийцу брата своего»). Это происходит в «яви». А во сне? То же самое:
«Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Её на шаткую скамью
И клонит голову свою
К ней на плечо…»
Татьяна ничуть не сопротивляется. Но… входит Ленский, ссорится с Онегиным и гибнет от его руки. Это финальный момент сна, где слиты готовность Татьяны к «гибели» и предотвращающая её гибель Ленского. «Гибель» Татьяны не состоялась, но погибла надежда на возможность любви, погиб Ленский
Во сне Татьяна преобразилась, но происшедшая катастрофа отбросила тяжёлый отсвет на её судьбу. Всё дальнейшее ― под знаком глубокого, незабывающегося потрясения. Отсюда ― вынужденное и поспешное решение выйти замуж («для бедной Тани все были жребии равны»). Отсюда ― мотивы светской подозрительности в её последнем разговоре с Онегиным. «Как с Вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом?» Мелким чувством, «обидной страстью» она называет любовь Онегина. Чтобы выжить, она должна была превратиться в неприступную холодную богиню. Или притвориться ею.
Итак, сон Татьяны ― нервный узел романа, в котором сплетаются две определённости: определяется «даль» романа и, преображаясь, определяется душа Татьяны. Это и зеркальная конструкция, необходимая Пушкину («магический кристалл»).
И глубокий миф о законах путешествия и преображения женской души в «Другой Реальности».
Но во всей конструкции романа со сном Татьяны связано и другое ― горечь упущенных возможностей: «А счастье было так возможно», «Но грустно думать, что напрасно была нам молодость дана»… Героине было дано пророчество, но она его не разгадала, вообще забыла… Её душа преобразилась, но под давлением внешних трагических обстоятельств отклонилась от своего движения.
В конечном счёте, сон ― преддверие основного смысла «Евгения Онегина», древней истории о том, как две души, постигающие друг друга, странствуют, стремятся к соединению и не соединятся никогда.
- Символика в сне Татьяны
Система чувственных образов изоморфна структуре значения сна. Принципом организации системы чувственных образов является пространственно-временной континуум. Сон Татьяны ― некая символическая действительность, созданная на основе ряда опорных символов : снег, лес, ручей, мост, медведь, избушка, Онегин. Они подобраны таким образом, что образуют пространство и сюжет сна: Татьяна, перейдя через мост и встретив медведя, бежит по заснеженному лесу и попадает в хижину Онегина. Остановимся на толковании опорных символов.
Один из важнейших символов сна ― зима и слова, которые можно объединить в тематическую группу с общей семой ‘холодный’: «снег», «сугроб», «лёд», «метель». Согласно сюжету сновидения, Татьяна идёт сначала по «снеговой поляне», затем по «жердочкам, склеённым льдиной» переходит протекающий в сугробах ручей, «не скованный зимой», и попадает в заснеженный лес, где «дороги нет; кусты стремнины Метелью все занесены, Глубоко в снег погружены». Первое значение данных символов ― ‘смерть’. Если в народных представлениях лето, солнечный свет, тепло и огонь ассоциировались с радостью и жизнью, то зима со всеми своими атрибутами ― снегом, льдом, метелью ― с печалью и смертью. Например, в народной загадке о земле и снеге: «Ни хилела, ни болела, а саван надела». Или о снеге: «Увидел мать, умер опять». Так, в описании смерти Ленского надвигающаяся кончина героя сравнивается с глыбой снега, которая катится с вершины горы: «Так медленно по скату гор, На солнце искрами блистая, Спадает глыба снеговая… Младой певец нашёл безвременный конец». Смерть друга не оставляет Онегина и во сне: «… на талом снеге, Как- будто спящий на ночлеге, Недвижим юноша лежит». Как модель, это семантическое отношение является источником символизации сюжетных перипетий и деталей сна.
Быть скованным льдом ― значит быть скреплённым смертью. По сюжету сна Татьяна переходит ручей по мостику: «Две жердочки, склеёны льдиной, Дрожащий, гибельный мосток, Положены через поток…» Разгадка этого символа в описании могилы Ленского, где две сосны действительно «скреплены смертью», т. е. под ними похоронен Ленский: «Две сосны корнями срослись; Под ними струйки извились Ручья соседственной долины», «и слышен говор ключевой, ― Там виден камень гробовой В тени двух сосен устарелых». В связи с этим «гибельный» означает «предвещающий гибель».
Снег не просто деталь сна, это принцип организации пространства , поэтому оказаться в заснеженном лесу ― значит попасть в царство смерти, т. е. в потусторонний мир, мир душ. Данное значение подкрепляется другим символом ― лес . Лес символизировал блаженные райские сады, где должны водвориться после смерти души праведных. Деревья ― души усопших (вспомним традиционное сравнение человека с деревом в русских народных песнях, загадках, сказках). Кроме того, смерть ассоциировалась не только с холодом, но и с мраком, а значит и со сном, что нашло отражение, например, в выражении «спать вечным сном» или пословице «сон смерти брат». Не удивительно, что, уснув, Татьяна попала сразу в царство мёртвых.
Если лес ― царство душ, то хозяин леса ― хозяин царства душ. Издревле хозяином леса считался медведь, которого называли и «лесником», и «лесным чёртом», и «лешим», и «лесным архимандритом». Медведь ― хозяин леса, а значит и проводник в царстве мёртвых. Ручей, через который Татьяна проходит в лес, символизирует границы царства мёртвых. Считалось, что души умерших, чтобы попасть в загробный мир, должны были сначала переправиться через океан, реку или ручей. Связь ручья с идеей смерти подкрепляется семантикой мостка, предсказывающего смерть Ленского. Гибель поэта разлучило Татьяну и Онегина: «ещ» одно нас разлучило… Несчастной жертвой Ленский пал…» Вот почему «как на досадную разлуку Татьяна ропщет на ручей…»
Если первое значение символов «зима», «снег», «сугроб», «метель» вносит в толкование сновидения тему смерти, то второе значение, наоборот, ― тему брака. Снег ― символ плодородия. Считалось, что снег, как и дождь, дарит земле и человеку силу плодородия. Поэтому белый снежный покров нередко в древности сравнивали с белым покрывалом невесты: «Мать-Покров! Покрой землю снежком, меня молоду платком (женишком)». По-видимому, глубокий снег, сугробы, в которых Татьяна вязнет, падает и где её настигает и берет её на руки медведь, предвещает будущее замужество.
Тему брака продолжают и следующие два символа ― мост через ручей и медведь . Перейти девушке через ручей ― значит выйти замуж. Об этом древнем мотиве сна Татьяны писал А.А. Потебня в статье «Переправа через воду как представления о браке». В этой статье упоминается древнее святочное гадание на жениха: «Делают из прутиков мостики и кладут его под подушку во время сна, загадывая: «Кто мой суженый, кто мой ряженый, тот переведёт меня через мостʺ». Медведь, который, подав лапу, переводит героиню через ручей, гонится за ней и, поймав, приносит её к хижине Онегина ― будущий жених Татьяны, то есть генерал. Значение ‘медведь-жених’ издревле связано с тем, что в сознании народа медвежья шкура символизировала богатство и плодородие, и Пушкин подчёркивает, что медведь был «косматый», «большой взъерошенный».
Если медведь ― жених-генерал, то весь лес «в своей нахмуренной красе» символизирует светское общество (дерево ― символ человека). Значение ‘лес как светское общество’ возникло, по-видимому, на основе метафоризации семы ‘холодный’: холодный ― значит бездушный, фальшивый. Поэтическая традиция конца XVIII ― начала XIX веков не редко эпитет «холодный» ставила рядом со словом «свет». В романе автор писал о Ленском: «от хладного разврата света ещё увянуть не успев, Его душа была согрета Приветом друга, лаской дев». Медведь приносит Татьяну к хижине Онегина со словами «Здесь мой кум». И действительно, в Москве, на приёме, генерал знакомит Онегина, «родню и друга своего», с Татьяной ― своей женой. Возможно, Пушкин обыгрывает переносное неодобрительное значение слова «кумовство»: «служебное покровительство своим друзьям, родственникам в ущерб делу».
Таким образом, все три символа (снег, ручей с мостком, медведь) многозначны и вводят в толкование сна Татьяны одновременно две темы, определившие судьбу Татьяны, ― смерть Ленского и брак с генералом.
Главный символ сна Татьяны ― хижина Онегина. Согласно сюжету сна, обессиленную преследованием Татьяну медведь приносит к «шалашу»: «Вдруг меж дерев шалаш убогой; Кругом всё глушь; отвсюду он Пустынным снегом занесён, И ярко светится окошко…» Из контекста мы узнаем, что «шалаш» ― вполне благоустроенная хижина, с сенями, столом и лавками, и что хозяин дома ― Онегин ― что-то празднует в компании страшных чудовищ, которых Пушкин называет «шайкой домовых». Хижина ― «убогий домик, избушка, лачуга» Онегина. Слово произошло от древнерусского «хиўжа» (дом, жильё, по всей видимости, бедное, или хилое). Одно из значений слова «хижа» ― шалаш. Вот почему в древнерусском языке и говорах (например, сибирских) слова «шалаш» и «хижина» могли называть один и тот же денотат. Домовой ― «дух хранитель и обидчик дома». Действительно, большинство выбранных Пушкиным животных для изображения демонов имеют определённое отношение к культу русского домового. Так, например, на месте закладки фундамента новой избы, закапывали голову петуха (ср.: «другой с петушьей головой»), чтобы задобрить домового. Кошка и коза («ведьма с козьей бородой» и «полукот») ― животные, которые имеют шерсть ― символ достатка и плодородия. Именно поэтому они посвящены духу дома. Шерстью козла окуривали избу, если домовой «сердился», а без кошки не обходилось ни одно новоселье. Таково значение слов «хижина» и «домовой» в контексте сюжета сна Татьяны. Обратимся к их символическому значению.
Первое значение определено макроконтекстом произведения: хижина ― дом самой Татьяны, а домовые ― гости на её именинах. Названия некоторых демонов-«гостей» Онегина имеют прямую связь с гостями Татьяны на именинах. Так, некто с «петушьей головой» ассоциируется с «уездным франтиком Петушковым». Или, например, в «карле с хвостиком» легко узнать Харликову («карла» зашифровано в фамилии гостьи путём перестановки букв). «Череп на гусиной шее» в красном колпаке напоминает мосье Трике, ночевавшего в фуфайке и старом колпаке. Самого Онегина Пушкин сначала называет «гостем» и только потом «хозяином». Сходно само описание пира демонов в хижине Онегина и гостей на именинах Татьяны. В сне Татьяны: «Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людская молвь и конский топ!»; на именинах: «В гостиной встреча новых лиц, Лай мосек, чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога…» Второе значение символов «дом» и «домовые» наиболее важно для раскрытия значения сна: «хижина» ― Онегин, «домовые» ― реалии его внутреннего мира. Дом как оболочка для очага (огонь в очаге ― душа) ассоциировался с телом человека как оболочкой души. Так, например, в детской загадке про дом: «Стоит Вахромей, брови нахмурил». В загадке про окна в доме: «Стоит Фёкла, глаза мокры».
В современном русском языке соотношение ‘дом-человек’ отражено, например, в выражении «не все дома».
Символ «дом ― человек, его душа» легло в основу центрального образа стихотворения Лермонтова «Мой дом»: «До самых звёзд он кровлей досягает, И от одной стены к другой Далёкий путь, который измеряет Жилец не взором, но душой». В описании тела застреленного Ленского: «Теперь, как в доме опустелом, Всё в нём и тихо, и темно; Замолкло навсегда оно. Закрыты ставни, окна мелом Забелены. Хозяйки нет. А где ― Бог весть. Пропал и след». Здесь «дом» ― тело без «хозяйки», то есть души. Таким образом, Татьяна, попав в царство душ, находит самую главную для неё ― душу Онегина. Ведь именно тайна характера этого человека заставила её гадать на святки.
Семантическое отношение «дом ― человек» является источником символизации не только многочисленных деталей дома, но и действий героев, их положения в пространстве. Хижина Онегина ― зашифрованный в системе символов сложный психологический портрет главного героя . Вот детали этого необычного портрета.
- Управление «домовыми» ― властность Онегина. Если «домовые», ― реалии внутреннего мира Онегина, то весь эпизод управления демонами символизирует властность сложной натуры героя: «Он знак подаст ― и все хлопочут; Он пьёт ― все пьют и все кричат; Он засмеётся ― все хохочут; Нахмурит брови ― все молчат». Эта же мысль и в эпиграфе к «Евгению Онегину»: «Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того ещё особенной гордостью, которая возбуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, ― следствие чувства превосходства, быть может, мнимого». Обращение Онегина с демонами можно сравнить с описанием властного царя из оды «Вольность» А.Н. Радищева : «Я властию могу дарить; Где я смеюсь, там всё смеётся; Нахмурюсь грозно, всё смятётся; Живешь тогда, велю коль жить».
- Смотреть на дверь изнутри дома ― избегать самого себя. («Онегин за столом сидит И в дверь украдкою глядит»). Возможно, речь идёт о хандре Онегина, заставившей его, «томясь душевной пустотой», охладеть к жизни и ненавидеть самого себя. Так, перед дуэлью: «В разборе строгом, На тайный суд себя призвав, Он обвинял себя во многом».
- Смотреть в дверную щель хижины снаружи ― пытаться понять внутренний мир Онегина. Согласно сюжету, Татьяна сначала «глядит тихонько в щёлку», потом «немного растворяет дверь» и, наконец, проникает в дом. Так символически описывается постепенное понимание Татьяной характера Онегина. Именно с этой целью после смерти Ленского и отъезда Онегина Татьяна отправится в поместье Евгения.
- Проникнуть в дом ― стать предметом мыслей и чувств. Появление Татьяны в хижине символизирует будущую любовь к ней Евгения. Интересно, что в своём сне уже влюблённый Онегин (VIII глава) видит тот же сюжет: «сельский дом ― и у окна Сидит она… и всё она!» Появление в хижине Ленского, Ольги и весь эпизод убийства, по-видимому, символизирует тяжкое переживание Онегиным своей вины, муки совести: «Оставил он своё селенье, <…> где окровавленная тень Ему являлась каждый день». Образ убитого Ленского будет преследовать Онегина в упомянутом выше сне: «То видит он: на талом снеге, Как- будто спящий на ночлеге, Недвижим юноша лежит, И слышит голос: «Что ж? Убит»».
- Исчезновение «домовых» ― избавление от прежних пороков. «Шайка домовых» сначала «смутилась», то есть встревожилась, а потом и вовсе скрылась после того, как Татьяна проникла в хижину. Очевидно, любовь к Татьяне изменила внутренний мир героя, избавив его от «демонов».
- Разрушение дома ― болезнь Онегина. В финале сна «хижина шатнулась». В VIII главе влюблённый Онегин действительно заболеет: «Бледнеть Онегин начинает… Онегин сохнет ― и едва ль Уж не чахоткою страдает». Однако можно предположить, что шатающаяся хижина символизирует не столько болезнь как физиологическое явление, сколько огромную душевную трагедию, которую Онегин переживает в финале романа, осознав безнадёжность своей любви к Татьяне. Интересно, что на эпизоде разрушающейся хижины сон обрывается так же неожиданно, как на эпизоде объяснения Татьяны и Онегина обрывается весь роман.
Евгений Онегин и Татьяна Ларина
В символике дома снова прослеживается тема смерти Ленского. Потухший «светильник» ― смерть: «Вдруг ветер дунул, загашая огонь светильников ночных». Это ещё одна модификация огня как символа души . На его основе была создана эмблема погашенного факела ― мотив, традиционный для поэзии XVIII века.
Танцующая в присядку мельница ― место смерти Ленского. Действительно, дуэль Онегина и Ленского состоялась за мельницей. Кроме того, народнопоэтическая традиция сравнивала работу жерновов с битвою: в «Слове о полку Игореве» «На Немиге… молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела».
Итак, сон Татьяны можно разбить на две части: 1) события в лесу до появления хижины Онегина, 2) события в хижине. В первой части опорные символы имеют два значения, связанные с темами смерти и брака; каждое из них развивает свою сюжетную линию символического значения сновидения. Первое значение символов вносит в толкование сновидения тему смерти. Это не только предсказание смерти Ленского и печаль от разлуки с Онегиным, но и проникновение Татьяны в царство душ, где её проводник-медведь подводит к самой главной душе ― Онегину. Второе значение вносит тему брака: Татьяна выйдет замуж за генерала и будет жить в светском обществе, но брак для неё окажется несчастьем. Первая часть сна рассказывает исключительно о судьбе Татьяны. Вторая часть сна ― события в хижине ― посвящены Онегину, его внутреннему миру, будущей судьбе. Семантическое соотношение «дом-человек» является источником символизации многочисленных деталей дома, а также действий героев ― Онегина, Татьяны, демонов и др. В результате читатель многое узнаёт о характере главного героя: властолюбив и горд, при этом избегает себя и ненавидит. Кроме того, открываются некоторые подробности его будущего: любовь к Татьяне и избавление от «демонов», муки совести и болезнь, физическая и нравственная. Тема смерти Ленского характерна и для второй половины сна: читатель узнаёт о месте дуэли.
Пушкин нигде не «погрешил» против психологической достоверности, описывая эволюцию характера Татьяны Лариной.
Вспомните об этом в нужный момент
Альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, где учатся 5 лет очно или 6 лет заочно, - Школа писательского мастерства Лихачева. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают всего 6-9 месяцев, а по желанию учащегося - и того меньше. Приходите: истратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки и получите чувствительные скидки на редактирование своих рукописей.
Инструкторы частной Школы писательского мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает круглосуточно, без выходных.
Психоанализ депрессий. Теория Мелани Кляйн Фрейд, говоря о депрессии, которую в его времена называли меланхолией, размышлял о том, как выстраиваются отношения меланхолика с его внутренними объектами и почему некоторые люди не могут переживать утраты. Мелани Кляйн и ее личные утраты Мелани Кляйн, британский психоаналитик австро-венгерского происхождения, основательница теории объектных отношений. Формирование ее концепций во многом […]
Нарциссизм. Техника работы. Кернберг Что такое нарциссизм в психоанализе? Для формирования Эго важно ощущение непрерывности собственного существования. Здоровый нарциссизм – это, в целом, интегрированное само-переживание, ощущение незыблемой ядерной самости, на которую можно опираться, способность получать удовольствие, ощущение себя достаточно хорошим уже сейчас, без улучшений и способность выбирать комфортную дистанцию в отношениях. Вамик Волкан описывает 6 […]
Психоанализ. Работа с депрессией. Розенберг Депрессия – результат непрожитого траура Фрейд в работе «Скорбь и меланхолия» 1916 года писал, что основной конфликт депрессивного субъекта, это конфликт амбивалентного отношения к значимому объекту, невозможность выражать деструктивные, негативные чувства в отношении утраченного объекта и направление этих чувств на себя. Отталкиваясь от этой идеи, остальные теоретические школы стали ее […]
Психоанализ. Нарциссизм. Кохут Хайнц Кохут полагал, что не только внутренний конфликт является причиной психологический проблем пациента, но также дефицит эмоциональных откликов в очень раннем детстве. Селф (или Самость) – это целостный интегрированный образ субъекта. В случае неудачного удовлетворения первичных потребностей младенца, его селф остается фрагментированным, раздробленным и иногда эти части не соотносятся между собой и […]
И спится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, темный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток;
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.
Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился.
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла — и что ж? медведь за ней!
Она, взглянуть назад не смея,
Поспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный;
Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берез и лип нагих
Сияет луч светил ночных;
Дороги нет; кусты, стремнины
Метелью все занесены,
Глубоко в снег погружены.
Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край поднять стыдится;
Она бежит, он все вослед,
И сил уже бежать ей нет.
Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом все глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!»
И в сени прямо он идет
И на порог ее кладет.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
Он знак подаст — и все хлопочут;
Он пьет — все пьют и все кричат;
Он засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат;
Он там хозяин, это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И, любопытная, теперь
Немного растворила дверь...
Вдруг ветер дунул, загашая
Огонь светильников ночных;
Смутилась шайка домовых;
Онегин, взорами сверкая,
Из-за стола, гремя, встает;
Все встали; он к дверям идет.
И страшно ей; и торопливо
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак; нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать:
Не может; дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений
Явилась дева; ярый смех
Раздался дико; очи всех,
Копыты, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Всё указует на нее,
И все кричат: мое! мое!
Мое! — сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Младая дева с ним сам-друг;
Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Ее па шаткую скамью
И клонит голову свою
К ней на плечо; вдруг Ольга входит,
За нею Ленский; свет блеснул;
Онегин руку замахнул,
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался... хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...
В тот год осенняя погода Стояла долго на дворе, Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе На третье в ночь. Проснувшись рано, В окно увидела Татьяна Поутру побелевший двор, Куртины, кровли и забор, На стеклах легкие узоры, Деревья в зимнем серебре, Сорок веселых на дворе И мягко устланные горы Зимы блистательным ковром. Всё ярко, всё бело кругом.
Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь; Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь; Бразды пушистые взрывая, Летит кибитка удалая; Ямщик сидит на облучке В тулупе, в красном кушаке. Вот бегает дворовый мальчик, В салазки жучку посадив, Себя в коня преобразив; Шалун уж заморозил пальчик: Ему и больно и смешно, А мать грозит ему в окно...
Но, может быть, такого рода Картины вас не привлекут: Всё это низкая природа; Изящного не много тут. Согретый вдохновенья богом, Другой поэт роскошным слогом Живописал нам первый снег И все оттенки зимних нег; 27 Он вас пленит, я в том уверен, Рисуя в пламенных стихах Прогулки тайные в санях; Но я бороться не намерен Ни с ним покамест, ни с тобой, Певец финляндки молодой! 28
Татьяна (русская душою, Сама не зная, почему) С ее холодною красою Любила русскую зиму, На солнце иней в день морозный, И сани, и зарею поздной Сиянье розовых снегов, И мглу крещенских вечеров. По старине торжествовали В их доме эти вечера: Служанки со всего двора Про барышень своих гадали И им сулили каждый год Мужьев военных и поход.
Татьяна верила преданьям Простонародной старины, И снам, и карточным гаданьям, И предсказаниям луны. Ее тревожили приметы; Таинственно ей все предметы Провозглашали что-нибудь, Предчувствия теснили грудь. Жеманный кот, на печке сидя, Мурлыча, лапкой рыльце мыл: То несомненный знак ей был, Что едут гости. Вдруг увидя Младой двурогий лик луны На небе с левой стороны,
Она дрожала и бледнела. Когда ж падучая звезда По небу темному летела И рассыпалася,- тогда В смятенье Таня торопилась, Пока звезда еще катилась, Желанье сердца ей шепнуть. Когда случалось где-нибудь Ей встретить черного монаха Иль быстрый заяц меж полей Перебегал дорогу ей, Не зная, что начать со страха, Предчувствий горестных полна, Ждала несчастья уж она.
Что ж? Тайну прелесть находила И в самом ужасе она: Так нас природа сотворила, К противуречию склонна. Настали святки. То-то радость! Гадает ветреная младость, Которой ничего не жаль, Перед которой жизни даль Лежит светла, необозрима; Гадает старость сквозь очки У гробовой своей доски, Всё потеряв невозвратимо; И всё равно: надежда им Лжет детским лепетом своим.
Татьяна любопытным взором На воск потопленный глядит: Он чудно вылитым узором Ей что-то чудное гласит; Из блюда, полного водою, Выходят кольца чередою; И вынулось колечко ей Под песенку старинных дней: «Там мужички-то всё богаты, Гребут лопатой серебро; Кому поем, тому добро И слава!» Но сулит утраты Сей песни жалостный напев; Милей кошурка сердцу дев. 29
Морозна ночь, всё небо ясно; Светил небесных дивный хор Течет так тихо, так согласно... Татьяна на широкий двор В открытом платьице выходит, На месяц зеркало наводит; Но в темном зеркале одна Дрожит печальная луна... Чу... снег хрустит... прохожий; дева К нему на цыпочках летит И голосок ее звучит Нежней свирельного напева: Как ваше имя? 30 Смотрит он И отвечает: Агафон.
Татьяна, по совету няни Сбираясь ночью ворожить, Тихонько приказала в бане На два прибора стол накрыть; Но стало страшно вдруг Татьяне... И я - при мысли о Светлане Мне стало страшно - так и быть.. С Татьяной нам не ворожить. Татьяна поясок шелковый Сняла, разделась и в постель Лягла. Над нею вьется Лель, А под подушкою пуховой Девичье зеркало лежит. Утихло всё. Татьяна спит.
И снится чудный сон Татьяне. Ей снится, будто бы она Идет по снеговой поляне, Печальной мглой окружена; В сугробах снежных перед нею Шумит, клубит волной своею Кипучий, темный и седой Поток, не скованный зимой; Две жердочки, склеены льдиной, Дрожащий, гибельный мосток, Положены через поток: И пред шумящею пучиной, Недоумения полна, Остановилася она.
Как на досадную разлуку, Татьяна ропщет на ручей; Не видит никого, кто руку С той стороны подал бы ей; Но вдруг сугроб зашевелился, И кто ж из-под него явился? Большой, взъерошенный медведь; Татьяна ах! а он реветь, И лапу с острыми когтями Ей протянул; она скрепясь Дрожащей ручкой оперлась И боязливыми шагами Перебралась через ручей; Пошла - и что ж? медведь за ней!
Она, взглянуть назад не смея, Поспешный ускоряет шаг; Но от косматого лакея Не может убежать никак; Кряхтя, валит медведь несносный; Пред ними лес; недвижны сосны В своей нахмуренной красе; Отягчены их ветви все Клоками снега; сквозь вершины Осин, берез и лип нагих Сияет луч светил ночных; Дороги нет; кусты, стремнины Метелью все занесены, Глубоко в снег погружены.
Татьяна в лес; медведь за нею; Снег рыхлый по колено ей; То длинный сук ее за шею Зацепит вдруг, то из ушей Златые серьги вырвет силой; То в хрупком снеге с ножки милой Увязнет мокрый башмачок; То выронит она платок; Поднять ей некогда; боится, Медведя слышит за собой, И даже трепетной рукой Одежды край поднять стыдится; Она бежит, он всё вослед: И сил уже бежать ей нет.
Упала в снег; медведь проворно Ее хватает и несет; Она бесчувственно-покорна, Не шевельнется, не дохнет; Он мчит ее лесной дорогой; Вдруг меж дерев шалаш убогой; Кругом всё глушь; отвсюду он Пустынным снегом занесен, И ярко светится окошко, И в шалаше и крик, и шум; Медведь промолвил: «Здесь мой кум: Погрейся у него немножко!» И в сени прямо он идет, И на порог ее кладет.
Опомнилась, глядит Татьяна: Медведя нет; она в сенях; За дверью крик и звон стакана, Как на больших похоронах; Не видя тут ни капли толку, Глядит она тихонько в щелку, И что же видит?.. за столом Сидят чудовища кругом: Один в рогах с собачьей мордой, Другой с петушьей головой, Здесь ведьма с козьей бородой, Тут остов чопорный и гордый, Там карла с хвостиком, а вот Полужуравль и полукот.
Еще страшней, еще чуднее: Вот рак верхом на пауке, Вот череп на гусиной шее Вертится в красном колпаке, Вот мельница вприсядку пляшет И крыльями трещит и машет; Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людская молвь и конский топ! 31 Но что подумала Татьяна, Когда узнала меж гостей Того, кто мил и страшен ей, Героя нашего романа! Онегин за столом сидит И в дверь украдкою глядит.
Он знак подаст: и все хлопочут; Он пьет: все пьют и все кричат; Он засмеется: все хохочут; Нахмурит брови: все молчат; Так, он хозяин, это ясно. И Тане уж не так ужасно, И любопытная теперь Немного растворила дверь... Вдруг ветер дунул, загашая Огонь светильников ночных; Смутилась шайка домовых; Онегин, взорами сверкая, Из-за стола гремя встает; Все встали; он к дверям идет.
И страшно ей: и торопливо Татьяна силится бежать: Нельзя никак; нетерпеливо Метаясь, хочет закричать: Не может; дверь толкнул Евгений: И взорам адских привидений Явилась дева; ярый смех Раздался дико; очи всех, Копыта, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки, Усы, кровавы языки, Рога и пальцы костяные, Всё указует на нее, И все кричат: мое! мое! Мое! - сказал Евгений грозно, И шайка вся сокрылась вдруг; Осталася во тьме морозной Младая дева с ним сам-друг; Онегин тихо увлекает 32 Татьяну в угол и слагает Ее на шаткую скамью И клонит голову свою К ней на плечо; вдруг Ольга входит, За нею Ленский; свет блеснул; Онегин руку замахнул, И дико он очами бродит, И незваных гостей бранит; Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче; вдруг Евгений Хватает длинный нож, и вмиг Повержен Ленский; страшно тени Сгустились; нестерпимый крик Раздался... хижина шатнулась... И Таня в ужасе проснулась... Глядит, уж в комнате светло; В окне сквозь мерзлое стекло Зари багряный луч играет; Дверь отворилась. Ольга к ней, Авроры северной алей И легче ласточки, влетает; «Ну,- говорит,- скажи ж ты мне, Кого ты видела во сне?»
Но та, сестры не замечая, В постеле с книгою лежит, За листом лист перебирая, И ничего не говорит. Хоть не являла книга эта Ни сладких вымыслов поэта, Ни мудрых истин, ни картин; Но ни Виргилий, ни Расин, Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека, Ни даже Дамских Мод Журнал Так никого не занимал: То был, друзья, Мартын Задека, 33 Глава халдейских мудрецов, Гадатель, толкователь снов.
Сие глубокое творенье Завез кочующий купец Однажды к ним в уединенье И для Татьяны наконец Его с разрозненной Мальвиной Он уступил за три с полтиной, В придачу взяв еще за них Собранье басен площадных, Грамматику, две Петриады, Да Мармонтеля третий том. Мартын Задека стал потом Любимец Тани... Он отрады Во всех печалях ей дарит И безотлучно с нею спит.
Ее тревожит сновиденье. Не зная, как его понять, Мечтанья страшного значенье Татьяна хочет отыскать. Татьяна в оглавленье кратком Находит азбучным порядком Слова: бор, буря, ведьма, ель, Еж, мрак, мосток, медведь, метель И прочая. Ее сомнений Мартын Задека не решит; Но сон зловещий ей сулит Печальных много приключений. Дней несколько она потом Всё беспокоилась о том.
Но вот багряною рукою 34 Заря от утренних долин Выводит с солнцем за собою Веселый праздник именин. С утра дом Лариной гостями Весь полон; целыми семьями Соседи съехались в возках, В кибитках, в бричках и в санях. В передней толкотня, тревога; В гостиной встреча новых лиц, Лай мосек, чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога, Поклоны, шарканье гостей, Кормилиц крик и плач детей.
С своей супругою дородной Приехал толстый Пустяков; Гвоздин, хозяин превосходный, Владелец нищих мужиков; Скотинины, чета седая, С детьми всех возрастов, считая От тридцати до двух годов; Уездный франтик Петушков, Мой брат двоюродный, Буянов, В пуху, в картузе с козырьком 35 (Как вам, конечно, он знаком), И отставной советник Флянов, Тяжелый сплетник, старый плут, Обжора, взяточник и шут.
С семьей Панфила Харликова Приехал и мосье Трике, Остряк, недавно из Тамбова, В очках и в рыжем парике. Как истинный француз, в кармане Трике привез куплет Татьяне На голос, знаемый детьми: Réveillez-vous, belle endormie {См. перевод}. Меж ветхих песен альманаха Был напечатан сей куплет; Трике, догадливый поэт, Его на свет явил из праха, И смело вместо belle Nina {См. перевод} Поставил belle Tatiana {См. перевод}.
И вот из ближнего посада Созревших барышень кумир, Уездных матушек отрада, Приехал ротный командир; Вошел... Ах, новость, да какая! Музыка будет полковая! Полковник сам ее послал. Какая радость: будет бал! Девчонки прыгают заране; 36 Но кушать подали. Четой Идут за стол рука с рукой. Теснятся барышни к Татьяне; Мужчины против; и, крестясь, Толпа жужжит, за стол садясь.
На миг умолкли разговоры; Уста жуют. Со всех сторон Гремят тарелки и приборы Да рюмок раздается звон. Но вскоре гости понемногу Подъемлют общую тревогу. Никто не слушает, кричат, Смеются, спорят и пищат. Вдруг двери настежь. Ленский входит, И с ним Онегин. «Ах, творец!- Кричит хозяйка: - Наконец!» Теснятся гости, всяк отводит Приборы, стулья поскорей; Зовут, сажают двух друзей.
Сажают прямо против Тани, И, утренней луны бледней И трепетней гонимой лани, Она темнеющих очей Не подымает: пышет бурно В ней страстный жар; ей душно, дурно; Она приветствий двух друзей Не слышит, слезы из очей Хотят уж капать; уж готова Бедняжка в обморок упасть; Но воля и рассудка власть Превозмогли. Она два слова Сквозь зубы молвила тишком И усидела за столом.
Траги-нервических явлений, Девичьих обмороков, слез Давно терпеть не мог Евгений; Довольно их он перенес. Чудак, попав на пир огромный, Уж был сердит. Но, девы томной Заметя трепетный порыв, С досады взоры опустив, Надулся он и, негодуя, Поклялся Ленского взбесить И уж порядком отомстить. Теперь, заране торжествуя, Он стал чертить в душе своей Карикатуры всех гостей.
Конечно, не один Евгений Смятенье Тани видеть мог; Но целью взоров и суждений В то время жирный был пирог (К несчастию, пересоленный); Да вот в бутылке засмоленной, Между жарким и бланманже, Цимлянское несут уже; За ним строй рюмок узких, длинных, Подобно талии твоей, Зизи, кристалл души моей, Предмет стихов моих невинных, Любви приманчивый фиал, Ты, от кого я пьян бывал!
Освободясь от пробки влажной, Бутылка хлопнула; вино Шипит; и вот с осанкой важной, Куплетом мучимый давно, Трике встает; пред ним собранье Хранит глубокое молчанье. Татьяна чуть жива; Трике, К ней обратясь с листком в руке, Запел, фальшивя. Плески, клики Его приветствуют. Она Певцу присесть принуждена; Поэт же скромный, хоть великий, Ее здоровье первый пьет И ей куплет передает.
Пошли приветы, поздравленья; Татьяна всех благодарит. Когда же дело до Евгенья Дошло, то девы томный вид, Ее смущение, усталость В его душе родили жалость: Он молча поклонился ей, Но как-то взор его очей Был чудно нежен. Оттого ли, Что он и вправду тронут был, Иль он, кокетствуя, шалил, Невольно ль иль из доброй воли, Но взор сей нежность изъявил: Он сердце Тани оживил.
Гремят отдвинутые стулья; Толпа в гостиную валит: Так пчел из лакомого улья На ниву шумный рой летит. Довольный праздничным обедом Сосед сопит перед соседом; Подсели дамы к камельку; Девицы шепчут в уголку; Столы зеленые раскрыты: Зовут задорных игроков Бостон и ломбер стариков, И вист, доныне знаменитый, Однообразная семья, Все жадной скуки сыновья.
Уж восемь робертов сыграли Герои виста; восемь раз Они места переменяли; И чай несут. Люблю я час Определять обедом, чаем И ужином. Мы время знаем В деревне без больших сует: Желудок - верный наш брегет; И, кстати, я замечу в скобках, Что речь веду в моих строфах Я столь же часто о пирах, О разных кушаньях и пробках, Как ты, божественный Омир, Ты, тридцати веков кумир!
XXXVII. XXXVIII. XXXIX
Но чай несут: девицы чинно Едва за блюдечки взялись, Вдруг из-за двери в зале длинной Фагот и флейта раздались. Обрадован музыки громом, Оставя чашку чаю с ромом, Парис окружных городков, Подходит к Ольге Петушков, К Татьяне Ленский; Харликову, Невесту переспелых лет, Берет тамбовский мой поэт, Умчал Буянов Пустякову, И в залу высыпали все, И бал блестит во всей красе.
В начале моего романа (Смотрите первую тетрадь) Хотелось вроде мне Альбана Бал петербургский описать; Но, развлечен пустым мечтаньем, Я занялся воспоминаньем О ножках мне знакомых дам. По вашим узеньким следам, О ножки, полно заблуждаться! С изменой юности моей Пора мне сделаться умней, В делах и в слоге поправляться, И эту пятую тетрадь От отступлений очищать.
Однообразный и безумный, Как вихорь жизни молодой, Кружится вальса вихорь шумный; Чета мелькает за четой. К минуте мщенья приближаясь, Онегин, втайне усмехаясь, Подходит к Ольге. Быстро с ней Вертится около гостей, Потом на стул ее сажает, Заводит речь о том, о сем; Спустя минуты две потом Вновь с нею вальс он продолжает; Все в изумленье. Ленский сам Не верит собственным глазам.
Мазурка раздалась. Бывало, Когда гремел мазурки гром, В огромной зале всё дрожало, Паркет трещал под каблуком, Тряслися, дребезжали рамы; Теперь не то: и мы, как дамы, Скользим по лаковым доскам. Но в городах, по деревням Еще мазурка сохранила Первоначальные красы: Припрыжки, каблуки, усы Всё те же: их не изменила Лихая мода, наш тиран, Недуг новейших россиян.
Буянов, братец мой задорный, К герою нашему подвел Татьяну с Ольгою; проворно Онегин с Ольгою пошел; Ведет ее, скользя небрежно, И наклонясь ей шепчет нежно Какой-то пошлый мадригал, И руку жмет - и запылал В ее лице самолюбивом Румянец ярче. Ленский мой Всё видел: вспыхнул, сам не свой; В негодовании ревнивом Поэт конца мазурки ждет И в котильон ее зовет.
Но ей нельзя. Нельзя? Но что же? Да Ольга слово уж дала Онегину. О боже, боже! Что слышит он? Она могла... Возможно ль? Чуть лишь из пеленок, Кокетка, ветреный ребенок! Уж хитрость ведает она, Уж изменять научена! Не в силах Ленский снесть удара; Проказы женские кляня, Выходит, требует коня И скачет. Пистолетов пара, Две пули - больше ничего - Вдруг разрешат судьбу его.
Это было в далеком 1954 году. В тот год в Советском Союзе произошло объединение мужских и женских школ. Раньше мы учились отдельно: девочки- в женских школах, мальчики- в мужских школах.
И вот я оказалась в одной из лучших школ города Самарканда. У нас был очень хороший класс. До сих пор вспоминаются мальчишки и девчонки. И были замечательные учителя, кроме... учительницы русского языка и литературы. Какой-то парадокс: вроде должна была быть замечательная учительница, как показывают сейчас в фильмах, но вот нам досталась Екатерина Степановна Мамонтова. Сама похожая на мамонта, толстая, неопрятная, всегда сидела, растопырив ноги, из-под подола виднелись рейтузы розовые с начесом, что вызывало смех и издевки тихие у наших мальчишек.
И вот мы стали проходить по программе "Евгения Онегина". Я мало тогда что могла бы понять из этого романа, его глубокую сущность, философию, впрочем, не я одна. Любовь к роману пришла позже, когда уже стала студенткой. Но пока для нас это была обязаловка.
Нам было велено однажды выучить наизусть любой отрывок из "Онегина". Почему-то все стали учить только "Мой дядя самых честных правил..." или "Зима! Крестьянин, торжествуя...". А вот мне захотелось выучить именно "Сон Татьяны". Видимо, какая-то романтика тогда привлекала. Я выучила, причем должна отметить, что до сих пор помню его наизусть! Вот так крепка оказалась память! На следующий день в классе учительница вызвала меня и попросила рассказать, что я выучила. Я стала читать. В классе стояла тишина и только в самом конце при словах "Онегин тихо увлекает Татьяну в угол И слагает её на шаткую скамью..." мальчишки захихикали. Когда закончила читать, наша учительница была в умилении полном! Она обратилась ко мне и сказала:"Лера, проси, что хочешь!" Это было забавно. Что могла попросить ученица 8-го класса? И тут она сама мне предложила:" Лера, хочешь, я посажу тебя с Димой Марголиным?" А этот мальчик, должна вам сказать, был мечтой всех девчонок в классе. С ним уже сидела другая девочка. И вот Мамонтова наша, пользуясь тем, что она была нашей классной руководительницей, а я на её предложение молча согласилась, сажает меня с Димой! Бедная Светка, как же она плакала, когда её отсадили на другую парту! А как же был доволен Димка Марголин, который потом весь год списывал у меня все контрольные работы и сочинения! Увы, через год он с родителями уехал. Это была семья военного. Вот такие воспоминания связаны у меня с этим "Сном"! И захотелось мне написать его сегодня! До сих пор меня буквально завораживает музыка стиха!
И снится чудный сон Татьяне. Ей снится, будто бы она Идет по снеговой поляне, Печальной мглой окружена; В сугробах снежных перед нею Шумит, клубит волной своею Кипучий, темный и седой Поток, не скованный зимой; Две жердочки, склеены льдиной, Дрожащий, гибельный мосток, Положены через поток: И пред шумящею пучиной, Недоумения полна, Остановилася она. XII Как на досадную разлуку, Татьяна ропщет на ручей; Не видит никого, кто руку С той стороны подал бы ей; Но вдруг сугроб зашевелился, И кто ж из-под него явился? Большой, взъерошенный медведь; Татьяна ах! а он реветь, И лапу с острыми когтями Ей протянул; она скрепясь Дрожащей ручкой оперлась И боязливыми шагами Перебралась через ручей; Пошла — и что ж? медведь за ней!XIII
Она, взглянуть назад не смея, Поспешный ускоряет шаг; Но от косматого лакея Не может убежать никак; Кряхтя, валит медведь несносный; Пред ними лес; недвижны сосны В своей нахмуренной красе; Отягчены их ветви все Клоками снега; сквозь вершины Осин, берез и лип нагих Сияет луч светил ночных; Дороги нет; кусты, стремнины Метелью все занесены, Глубоко в снег погружены. XIV Татьяна в лес; медведь за нею; Снег рыхлый по колено ей; То длинный сук ее за шею Зацепит вдруг, то из ушей Златые серьги вырвет силой; То в хрупком снеге с ножки милой Увязнет мокрый башмачок; То выронит она платок; Поднять ей некогда; боится, Медведя слышит за собой, И даже трепетной рукой Одежды край поднять стыдится; Она бежит, он всё вослед: И сил уже бежать ей нет. XV Упала в снег; медведь проворно Ее хватает и несет; Она бесчувственно-покорна, Не шевельнется, не дохнет; Он мчит ее лесной дорогой; Вдруг меж дерев шалаш убогой; Кругом всё глушь; отвсюду он Пустынным снегом занесен, И ярко светится окошко, И в шалаше и крик, и шум; Медведь промолвил: «Здесь мой кум: Погрейся у него немножко!» И в сени прямо он идет, И на порог ее кладет.
Написан пост Валерией Польской. Оформление- из Интернета
